Трек 29. Дыхание[34] (2:39)
ИтанМНЕ ПОТРЕБОВАЛОСЬ ВСЕГО ВОСЕМЬ НЕДЕЛЬ, чтобы понять, что я совершил самую большую ошибку в своей жизни. (Или скорее одна неделя, если честно признать, что семь остальных ушло на отрицание очевидного.)
Я ненавидел свои занятия в Нью-Йорке, презирал однокашников за то, что они создавали атмосферу беспощадной конкуренции друг с другом, а еще я просто невыносимо скучал по Рэйчел. Она была более чем права насчет этой программы, и, хотя я выполнял все необходимые задания, большую часть времени я проводил, работая над своим романом.
За все эти долгие недели ни один яркий фиолетовый конверт не появился в моем почтовом ящике, и впервые в жизни я понял, каково это – по-настоящему тосковать по кому-то.
В тот первый раз, когда мы долго были в разлуке, я никогда не принимал близко к сердцу, если она долго не отвечала на мои письма, никогда не волновался, если ждал ответа дольше, чем обычно. Но теперь, когда я наконец понял, как много она для меня значит, я сходил с ума, не получая от нее вестей.
Я в сотый раз проверил расписание заходов в порты их лайнера, уверенный, что она получила все мои письма и посылку. От отчаяния я отправил ей письмо на электронную почту в надежде, что она проверит ее, когда корабль снова зайдет в порт.
С зубовным скрежетом я пролистал еще несколько страниц своих лекционных конспектов, стараясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме растущей боли в груди. Зная, как долго Рэйчел способна таить обиду, можно было ожидать, что лишь к следующему Рождеству она наконец сдастся и отправит мне праздничную открытку.
Вот дерьмо…
На экране высветилось имя моего отца, который пытался связаться со мной по скайпу, и, поскольку я проигнорировал десять его последних звонков, я все же решил выделить ему пять минут.
– Да? – ответил я, ожидая, когда его лицо появится на моем экране. – Если ты звонишь по поводу номеров Харрисона, то я отправил их по электронной почте на твой личный адрес, так как на рабочий адрес уже посылал…
– Я звоню не поэтому, – сказал он как-то непривычно тихо.
Я чуть увеличил яркость экрана, не зная, как воспринимать выражение его лица. Он был бледнее, чем обычно, и выглядел гораздо уязвимее, чем когда-либо.
– С мамой что-то случилось? – обеспокоенно спросил я.
– Нет. – Он улыбнулся. – Она просила, чтобы я дал тебе знать, что она жива и здорова. Она была бы тебе очень благодарна, если бы ты, хотя бы изредка, звонил ей лично, а не присылал пространные текстовые сообщения.
– Заметано.
Он словно в нерешительности покашлял. Да что не так с моим отцом?
– Я сегодня убирался на чердаке, – сказал он, поднимая лист бумаги. – И наткнулся вот на это.
Я вгляделся в слова на листе и разобрал: «Я ненавижу свою соседку».
– Ты нашел мое старое сочинение?
– Я нашел целую тонну твоих сочинений, – сказал отец. – А потом пошел к тебе в комнату и обнаружил твою э-э… коробку со всеми эссе, которые ты отсылал для публикации, и копии твоих э-э… работ, которые ты отправлял маме, чтобы она прочитала, и я э-э… – Он запнулся, а затем неожиданно сказал: – Прости меня.
– За то, что ты рылся в моем барахле?
– Нет. – Он улыбнулся и вытер глаза. – Все, что под моей крышей, – это мое барахло. Прости, что заставил тебя выбрать бизнес.
– Дело не только в тебе. У меня это просто хорошо получается.
– Но ты великолепно пишешь, – тоскливо сказал он. – Я уверен, что всегда буду задаваться вопросом, что могло бы быть, если бы в один прекрасный день ты взвалил на свои плечи мой бизнес, но знай – это больше не твоя ноша.
– Я не понял, папа. Что ты пытаешься сказать?
– Что ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, обучаясь сейчас в бизнес-школе, – сказал он. – Тебе там вообще не место.
– То есть ты хочешь, чтобы я занялся этой, как ты выражаешься, дурацкой писаниной, которой занимаются только изнеженные слюнтяи? – Я улыбнулся.
– Вот именно. – Он рассмеялся. – Я думаю, что твое настоящее призвание именно в этой писанине, и я не хочу, чтобы ты сожалел, что у тебя в жизни не было шанса осуществить свои настоящие мечты, как и у меня…
